Екатерина II в Риге. Первый приезд

В то время когда часть телеманов следит за сериалом «Великая» и сравнивает его с прошлогодним сериалом «Екатерина», уместно будет напомнить, что главная героиня обоих фильмов — Екатерина II — была в Риге дважды.

Первый раз — 272 года назад, в 1744–м, когда она с матерью была вызвана в Россию императрицей Елизаветой Петровной для бракосочетания с наследником российского престола Петром Федоровичем.

Принцесса Фике

Екатериной Алексеевной она стала позже, после того как приняла православие, а в 1744 году она была принцессой Ангальт–Цербстской Софьей Фредерикой Августой, которую близкие называли или просто Фике, или уменьшительно–ласкательно — Фигхен.

5 февраля 1744 года Фике и ее мать — Иоганна Елизавета, в сопровождении скромной свиты, состоявшей всего из нескольких человек, в совершенном изнеможении приехали в Митаву, как тогда именовалась современная Елгава. Дорога была тяжелой, скучной, тоскливой. Иоганна Елизавета подробнейшим образом описывала свой путь в Россию в многочисленных письмах, поэтому не составляет особого труда проследить за приездом обеих принцесс в Ригу.

Курляндское герцогство еще не превратилось в Курляндскую губернию, это произойдет как раз в правление Екатерины, тем не менее в Митаве были русские войска, а их командир, полковник Воейков, постарался принять как можно лучше будущую родственницу своей государыни. В мрачных впечатлениях от путешествия у принцесс Ангальпт Цербстских стали появляться радостные тона.

На следующий день уже приехали в Ригу. Сцена внезапно переменилась, будто в феерии. Прощай, уныние! Письма Иоганны–Елизаветы к своему мужу полны восторга по поводу неожиданного чудесного превращения: из скромной путешественницы она превратилась в важную персону.

Важные персоны

Представители гражданской и военной власти с вице–губернатором князем Долгоруковым во главе встретили ее у въезда в город. Другой вельможа, Семен Кириллович Нарышкин, бывший послом в Лондоне, привел парадную карету.

По дороге в рижский замок, приготовленный для приема гостей, гремели пушки. В самом замке — роскошь на каждом шагу! Великолепно меблированные комнаты. У всех дверей — часовые. На всех лестницах — курьеры. Как только принцесса–мать или принцесса–дочь выходили из комнат, во дворе раздавался отчаянный барабанный бой, сопровождавший по обычаю того времени гостей особо высокого ранга.

Ярко освещенные залы полны народа. Подчеркнутое соблюдение этикета по отношению к невесте российского цесаревича и ее матери — целование рук и низкие реверансы. Куда ни бросишь взгляд — всюду обилие великолепных мундиров на мужчинах и чудных нарядов на женщинах: ослепительные бриллианты, бархат, шелк, золото, невероятная дотоле роскошь кругом… Иоганна–Елизавета чувствует, что голова ее кружится, все это кажется ей сном.

«Когда я иду обедать, — пишет она, — раздаются трубы, барабаны, флейты, гобои наружной стражи оглашают воздух своими звуками. Мне все кажется, что я нахожусь в свите ее императорского величества или какой–нибудь великой государыни; я не могу освоиться с мыслью, что это для меня, для которой в иных местах едва бьют в барабаны, а в иных местах и этого не делают».

Культурный шок

Однако она охотно все принимает и всей душой наслаждается. Что касается Фигхен, будущей Екатерины II, то нам неизвестно, какое впечатление произвела на нее картина могущества и роскоши, внезапно развернувшаяся перед ней, — в своих довольно обстоятельных мемуарах она не оставила воспоминаний о пребывании в Риге. Тем не менее можно не сомневаться, что на пятнадцатилетнюю невесту наследника российского престола, в дорожных сумках которой было всего три платья и дюжина сорочек, увиденное не могло не произвести впечатления.

После небольшого отдыха кортеж 9 февраля продолжил свой путь в Петербург, где по желанию императрицы Елизаветы Петровны им следовало остановиться на несколько дней, а затем уже ехать к ней в Москву. Принцессы должны были воспользоваться своим пребыванием в столице, чтобы применить свой туалет к нынешней моде. Со стороны Елизаветы это был деликатный способ исправить все недостатки в более чем скромном гардеробе будущей Екатерины Великой. Невеста великого князя Петра играла бы жалкую роль при дворе императрицы, имевшей 15 000 шелковых платьев и 5000 пар башмаков.

Само собой разумеется, что в Елгаве остались тяжелые немецкие кареты. Другой кортеж, или, как говорили в те времена — поезд, должен был везти обеих путешественниц по дороге к новому счастью. Принцесса Ангальт–Цербстская с немецкой четкостью описывает его следующим образом: «1 — отряд лейб–кирасир его императорского величества, именуемый голштинскими полками, под командой поручика; 2 — камергер князь Нарышкин; 3 — шталмейстер; 4 — офицер лейб–гвардии Измайловского полка; 5 — метр–д`отель; 6 — кондитер; 7 — не знаю уже сколько поваров и их помощников; 8 — ключник и его помощники; 9 — человек для кофе; 10 — восемь лакеев; 11 — два генерала лейб–гвардии Измайловского полка; 12 — два фурьера; 13 — не знаю сколько саней и конюхов… Среди саней есть сани, которыми пользуется ее императорское величество, так называемая «les linges».

Прервем на секунду чтение письма. Les linges по–французски означает «постельное белье». Следует иметь в виду, что свои послания Иоганна Елизавета писала по–немецки, и на французский переходила лишь тогда, когда описывала вещи, о которых вслух говорить было как–то неприлично. Блаженные времена — когда упоминание о постельном белье считалось чем–то неприличным. Впрочем, еще совсем недавно, всего какую–то сотню лет назад, слово «черт» (тогда писали «чорт») обозначали в печатном тексте первой и последней буквой и многоточием между ними. То ли дело сейчас, когда те слова, что в школе пока еще считаются ненормативной лексикой, являются вполне приемлемыми, и такое ощущение, что даже желательными, когда речь заходит о присуждении премии в том или ином литературном конкурсе.

Впрочем, оставим современным литераторам их современный язык, и вернемся к эпистолярным творениям Иоганны Елизаветы образца середины XVIII века. Спальные сани, присланные за ней и дочерью, принцесса описывает в следующих словах:

«Они ярко–красные, украшенные серебром, опушенные внутри куньим мехом. Устланы они шелковыми матрасами и такими же одеялами, поверх них лeжит одеяло, присланное мне вместе с шубами,— подарок императрицы, привезенный Нарышкиным. Я буду лежать в этих санях во весь рост вместе с дочерью. У мадам Кайн менее красивые сани, она ведь совсем одна».

Далее Иоганна–Елизавета еще более восторгается совершенством чудесных императорских саней: «Они по форме очень длинны, верх красным сукном с серебряными галунами. Низ устлан мехом, на него положены матрасы, перины и шелковые подушки, а сверх всего этого разостлано очень чистое атласное одеяло, на которое и ложишься. Под голову кладут еще другим образом, оказываешься совсем как в постели. Кроме того, длинное растояние между кучером и задком служит еще и для других целей и полезно в том отношении, что по каким бы ухабам мы ни ездили, не чувствуется вовсе толчков, дно саней представляет ряд сундуков, куда кладешь что угодно. Днем на них сидят лица свиты, а ночью люди могут лечь на них во весь рост. Они запряжены шестью лошадиными парами, опрокинуться они не могут. Все это придумано Петром Великим».

…А потом — Великая

Впереди было превращение Софьи Фредерики Августы Ангальт–Цербстской в российскую императрицу Екатерину II. Впереди было еще одно посещение Риги, на сей раз в качестве императрицей Всероссийской.

Екатерина получила домашнее образование. Обучалась английскому, французскому и итальянскому языкам, танцам, музыке, основам истории, географии, богословия. Она росла резвой, любознательной, шаловливой девчонкой, любила щегольнуть своей отвагой перед мальчишками, с которыми запросто играла на штеттинских улицах. Родители были недовольны «мальчишеским» поведением дочери.

Мать Екатерины II называла ее в детстве Фике или Фикхен. Немецкое Figchen происходит от имени Frederica, и означает «маленькая Фредерика», подобно тому, как в русском языке Ваня происходит от Иван, Маша — от Мария, и нет числа этим примерам.

Олег ПУХЛЯК,

историк.